Экспонат поступил в музей ещё в 1914 г. из коллекции известного мецената графа Алексея Александровича Бобринского (1852–1927), крупного землевладельца и предпринимателя, члена Государственного совета от Киевской губернии. Холст был заключен в старинную раму, на верхней части которой первоначально находилась бронзовая табличка с выгравированной надписью «Знатный черноморецъ». Так как, аннотация находилась слишком высоко, то после поступления в музей, табличку переместили с рамы, на стену под портретом. В таком виде аннотация, по свидетельствам очевидцев, находилась вплоть до середины 90-х гг. ХХ в., а ее сохранивший след на верхней части рамы хорошо виден даже сейчас.
Произведение прошло две реставрации – в 1958 и 1963 гг., причём, последний раз в Государственном Русском музее. Кроме того, в 1991 г. портрет был направлен в Киевский научно-исследовательский институт судебной экспертизы и там восстановили некоторые фрагменты стёртой надписи. Первое слово – «Михайло», а первые буквы трех последующих строк «Е», «Ф» и «О» [1]. Скорее всего, именно последнее событие повлияло на замену старой аннотации, и в данный момент в экспозиции справа от портрета находится новая табличка с надписью «Невiдомий художник. Портрет козака Чорноморського вiйська Михайла. Кубань (?) або Санкт-Петербург (?) 1792» и ее переводом на английский.
Судя еще по первоначальной надписи на бронзовой табличке – «Знатный черноморецъ», изображённый на портрете мужчина – это один из представителей Черноморского казачьего войска (создано в 1788 г. Екатериной II из бывших запорожских казаков и в 1792–1794 гг. по указу императрицы переселено на Кубань), к тому же награждённый золотым крестом «За взятие Измаила». Правой рукой он опирается на короткую форменную трость, введённую для всех офицеров императором Павлом I и бытовавшую вплоть до 10 марта 1807 г., что позволяет определить верхнюю хронологическую границу написания портрета [2].
На офицере одежда, напоминающая так называемый «летний» мундир (его носили с 1 мая по 1 сентября), высочайше утверждённый для Донского казачьего войска 18 августа 1801 г. – куртка из тёмно-синего сукна с застёжками на крючках и высоким воротником с красной выпушкой, заправленная в тёмно-синие шаровары навыпуск с лампасом вдоль боковых швов. Отсутствует только кивер из чёрной смушки с красным суконным верхом, султаном и этишкетом. Амуниция изображённого также похожа на амуницию, введённую в 1801 г. для донских казачьих офицеров – лядунка чёрной кожи с накладной серебряной пластиной и галунная перевязь через левое плечо с серебряной бляхой, на которой серебряными цепочками крепятся пистолетные протравники (специальные иглы для чистки пистолета). Уставные кивера казаки, в основном, носили в строю, а в остальное время предпочитали фуражные шапки, либо головные уборы, подобные тому, который в левой руке у изображенного – так называемые «ермолки».
До 18 мая 1811 г., когда была образована Черноморская казачья сотня в составе Лейб-гвардии Казачьего полка, черноморские казаки своей формы не имели. Первый форменный мундир Черноморского казачьего войска был введен 12 февраля 1816 г., а до этого офицеры-черноморцы, вполне вероятно, могли носить обмундирование, напоминающее форму Донского казачьего войска, но отличающееся некоторыми деталями. Еще в Высочайше утвержденном докладе Военной Коллегии от 13 ноября 1802 г., было указано черноморским казачьим полкам быть во многом «по примеру донских», и, скорее всего, в форму, подобную донской, были экипированы офицеры одного из полков, отправленного с Кубани в 1809 г. для участия в военных действиях на Дунае во время Русско-турецкой войны 1806–1812 гг. [4]. К тому же, первый вариант мундира Черноморского казачьего войска, предложенный на рассмотрение еще в 1814 г. также мало чем отличался от донскогo [5].
Не стоит игнорировать слово «знатный» в первоначальном названии картины, и на портрете, написанном неизвестным художником в период с 1801 по 1806 гг., запечатлён, скорее всего, штаб-офицер Черноморского казачьего войска, награждённый золотым крестом «За взятие Измаила». Представителей войсковой элиты, имевших в то время штаб-офицерские чины русской императорской армии, у черноморцев было всего десять человек. По состоянию на 13 ноября 1802 г. – девять подполковников и один майоp [6].
Многие офицеры, в своё время представленные к золотому кресту «За взятие Измаила», кресты получили не сразу, награждение растянулось на долгие годы, причём, при Павле I оно было прервано и возобновилось только при Александре I. По архивным данным, на 20 октября 1798 г. никто из офицеров Черноморского казачьего войска, представленных к измаильскому кресту, ещё не имел золотого памятного знака и, следовательно, если на портрете изображён офицер-черноморец, то награждён он мог быть только в начале александровского правления [7]. В рапорте войскового атамана Ф.Я. Бурсака на имя херсонского военного губернатора генерал-лейтенанта герцога Э.О. де Ришелье от 29 марта 1806 г. названы имена офицеров-черноморцев, уже получивших на тот момент золотой крест «За взятие Измаила». Это члены Войсковой канцелярии подполковники Чепега и Кордовский, а также обер-офицеры Волкорез, Котляревский, Гелдыш и Варава [8]. Из двух штаб-офицеров, наибольший интерес вызвал Чепега, тем более, что племянник войскового атамана, вполне ассоциировался с первоначальным названием – «знатный черноморец».
Евтихий Миронович Чепега — племянник и единственный наследник атамана Черноморского казачьего войска Захария Чепеги (1725–1797), умер сравнительно молодым в 1806 г., но в 1804 г. именно он, а не Кордовский, привёз на Кубань из Свято-Николаевского кафедрального собора Новомиргорода (Херсонской губернии) часть ризницы и знаменитой библиотеки Межигорского Спасо-Преображенского монастыря. В Новомиргороде, местным художником, скорее всего, и был написан его портрет, который в дальнейшем, прежде чем оказаться в коллекции графа Бобринского, вероятно, поменял на территории Украины нескольких владельцев, поэтому, со временем имя изображенного было забыто и в названии сохранилась только его принадлежность к Черноморскому войску.
Несмотря на свой представительный вид, это произведение живописи, несколько слабовато по мастерству, а по манере очень близко к так называемому «сарматскому портрету», бытовавшему на территории Речи Посполитой и Малороссии в XVII–XVIII вв. и по некоторым стилистическим приемам более характерно для творчества художника, специализирующегося, в основном, на иконописи. Даже сочетание высоты и ширины портрета – 196 х 97 см, соответствует распространенным размерам большого алтарного образа. На лицевой стороне холста, в правом нижнем углу сохранились остатки, возможно, именно авторской подписи неизвестного новомиргородского иконописца по имени «Михайло».
В начале прошлого века портрет уже пытались атрибутировать, но, на мой взгляд, совершенно неверно, причем эта атрибуция долгое время не подвергалась критическому анализу. В 1918 г. в одном из номеров издаваемого в Киеве литературного журнала «Наше минуле» была опубликована статья, в которой художник Афанасий Сластион высказал предположение, что на портрете изображен войсковой судья (должностное лицо в казачьих войсках) Черноморского казачьего войска Антон Андреевич Головатый (1732–1797). По мнению Сластиона, портрет был создан в 1792 г. известным русским живописцем XVIII в. М.М. Ивановым [9].
Академик живописи Михаил Матвеевич Иванов (1748–1823), обучавшийся в течение девяти лет в Италии, Франции, Испании и Швейцарии, был талантливым баталистом и пейзажистом, но отнюдь не портретистом, и, кроме того, писал он всегда акварелью, а не масляными красками, которыми исполнен портрет из киевского музея.
Что касается Головатого, изображений которого, до настоящего времени не сохранилось, то на момент написания портрета, Антону Андреевичу должно было быть шестьдесят лет, а запечатленный на портрете офицер, все-таки, значительно моложе, и награжден золотым крестом «За взятие Измаила», которого у войскового судьи никогда не было. В мае 1789 г. за штурм укрепленной турецкой крепости на острове Березань Головатый был награжден орденом Св. Георгия 4-й ст., который полагалось носить не снимая, но его, напротив, нет у изображенного. В 1792 г. у войскового судьи уже был орден Св. Владимира 3-й ст. за штурм Измаила, который также отсутствует на портрете, а его по статуту носили постоянно, при любой форме. Отсутствует и пожалованный в 1788 г. пернач-шестопер, находившийся у Головатого до самой смерти, и было бы странно, если бы Антон Андреевич позировал художнику без символа своей власти [10].
Вопрос о том, кто является автором произведения остаётся пока открытым, а новая атрибуция может быть следующей:
«Неизвестный художник нач. XIX в. Портрет подполковника Черноморского казачьего войска Евтихия Чепеги, 1804 г.».
Примечания
научный сотрудник КГИАМЗ им. Е.Д. Фелицына
П.В. Новиков
