Редкий памятник античной глиптики из раскопок Старокорсунского могильника.

В течение нескольких лет, начиная с 1986 года, экспедиция КГИАМЗ им. Е.Д. Фелицына под руководством А.В. Кондрашева проводила раскопки крупного меотского грунтового могильника в р-не станицы Старокорсунской (автор благодарен А.В. Кондрашеву за разрешение использовать материалы для статьи). В результате было обнаружено и исследовано более пятисот погребений. В 1990 году в могиле под № 396 был найден предмет, которому и посвящена данная статья.

Само погребение представляло собой захоронение ребенка на глубине 1,5 м от поверхности, совершенное на спине, головой на запад (ил. 1, 2). Инвентарь состоял из сильно фрагментированной сероглиняной кружальной чашечки, фрагмента железного предмета неправильной формы и неясного назначения, а также различных бус, найденных в районе шеи [1]. Среди бус находились две пронизи. Одна из них, уплощенная, округлая в плане, диаметром 1 см, из глухого светло-зеленого стекла; в центре – двустороннее изображение личины глухого желтого стекла, окаймленное красной нитью. Именно по этой пронизи, относящейся к широко известной продукции александрийских мастерских, погребение можно было датировать I–II вв. н.э. [2]. Вторая пронизь гораздо более раннего времени представляла собой гемму-инталью из коричневато-розоватого дымчатого халцедона скарабеоидной формы (инв. № КМ–9700/13), которая возможно была ранее вставкой в перстень с подвижной дужкой (ил. 3–5). Одна сторона интальи выпуклая, другая – плоская, с резным изображение сцены схватки человека с нападающим хищником, размер 2,2 х 1,6 х 1,0 см [3].

Некоторые приемы – фасовое изображения верхней части тела мужчины и профильной нижней, а также традиционно полусогнутые ноги для обозначения быстрого движения, говорят о том , что инталия могла быть изготовлена во времена архаики. Движение лап, изогнутого хвоста хищника и даже условное изображение его морды – все также подчинено законам «эвритмии», обязательным в ту эпоху и для строителя храма, и для ваятеля куроса, и для скромного резчика гемм. Кроме того, характерным признаком раннего происхождения данной печати, может служить ободок или обрамление, замыкающее изображение, а также крайняя миниатюрность самой инталии, что соответствует определенному тяготению мастеров – виртуозов VI в. до н. э. к мельчайшим, едва уловимым деталям [4].

Первые мастерские архаической эпохи, являющейся одним из интереснейших этапов в развитии античной глиптики, появляются на островах Эгейского моря. Этому предшествовало время бурного роста греческих полисов, активной колонизации греков, чьи колонии – эмпории распространяются на огромной территории от Северной Африки до берегов Черного моря. Знакомство с древними центрами восточных культур, непосредственное соседство греков с египтянами, финикийцами, мидийцами, персами, их способность ассимилировать чужие влияния, придали архаическому искусству то богатство, полихромность и мажорность, которые уходят корнями еще в «ориентализирующий стиль» VII в. до н. э. Но только в рассматриваемый  период в античной глиптике начинает формироваться привычный для восприятия репертуар тематики, основные стилистические особенности и тот жизнеутверждающий дух, который присущ и другим видам искусства архаической Греции. В эпической поэзии и легендах о богах и героях черпали мастера свои сюжеты, изображая Афину, покровительницу одного из центров Эллады, Геракла, популярного героя греческих мифов , кентавров, силенов. Порой угловаты и скованны были движения персонажей, условны позы, подобные схеме «коленопреклоненного бега», но все это искупается виртуозной компоновкой фигур и групп в крошечном овале геммы.

Композиционно эти изображения были безупречны, так как, у архаического мастера на первый план выступают важнейшие черты стиля, придающие логическую ясность изображениям: ритм, симметрия, равновесие. Художник того времени, избегал всяких ракурсов, отдельные части фигуры изображались им в простейшем виде: ноги и лицо в профиль, а грудь спереди, что объясняется условно – отвлеченным характером рисунка, цель которого – не подражать жизни, а только дать художественный символ человеческого образа. Очертания имеют ярко выраженную особенность: в отличие от классического «округления» фигур, контуры состоят из острых, резко выступающих линий. Как профиль лица выдается остро, так и руки образуют угловатые линии, а каждый поворот обозначается немногими точными штрихами. Это настроение сохраняется до конца стиля, условного и аристократического.

Искусство глиптики в эпоху архаики помимо островов Эгейского моря, процветало и на территории материковой Греции, а также на Кипре и в ионийских городах западного побережья Малой Азии. Конечно, очень многим греки были обязаны своим соседям, но все заимствования неузнаваемо преображались под резцом эллинских художников. Присущие им пытливая внимательность к явлениям динамично меняющегося мира и элементы наивного реализма – это приметы эпохи далекой от консерватизма и застойности, эпохи, совпавшей с научным освоением мира и экспансией архаической культуры, охватывающей ойкумену значительно большего размера, чем доисторическая Греция.

Восток, очарование которого ощутимо в греческом искусстве этого периода, оказал свое влияние и на форму печатей, характерную для эпохи архаики. Это скарабей – священный жук египтян, имеющий продольное отверстие и вращающуюся дужку. Носили его, скорее всего, на запястье, на шее или у пояса, а также на пальце, когда выполненный из цветного камня, рельефный жук на золотом кольце служил и практическим целям. Станок для резьбы, изобретенный по преданию, ионийскими мастерами, позволил перейти к обработке более твердых пород камней, но, не смотря на это, резчики архаической глиптики употребляли для своих работ довольно ограниченный набор минералов: это чаще всего темно-зеленая яшма, характерная для греко-финикийских поселений на Кипре и Пиренейском полуострове, гематит, а также разновидности халцедона [5]. Очень скоро заимствованная у египтян и финикийцев форма печати в виде жука-скарабея перестала удовлетворять греческих мастеров, тем более что в Элладе восточный священный символ потерял свой религиозный смысл. Появились псевдоскарабеи и скарабеоиды, печати, у которых выпуклая спинка оставлена вовсе без резьбы, как и в случае с нашей инталией.

Что касается ее сюжета, то если исходить из того, что религиозные «табу» того времени, запрещали на перстнях, также, как и на монетах изображения смертных людей, вероятнее всего на гемме вырезана сцена первого из двенадцати подвигов Геракла. Как известно, могучий герой, задушил Немейского или Клеонского льва, наводившего ужас на жителей города Клеон и всей Немейской долины.

Надо заметить, что в начале устроителями Немейских игр были клеонцы – с 573 г. до н.э. именно они проводили этот праздник, и лишь с 460 г. до н.э. честь проведения состязаний перешла к аргосцам [6]. В программе соревнований главное место отводилось борцовским видам, в чем, безусловно, отразилось особое почитание культа Геракла. В некоторых местах, например, на острове Кос, а также в Фивах и Сикионе в его честь устраивались отдельные праздники – «гераклеи», с его именем связывали и посвящали ему горячие источники, ветви оливы, плюща и серебристого тополя, веря в его покровительства здоровью, победоносной силе и торжествующей справедливости [7].

Ставя вопрос о происхождении столь редкого артефакта (до сих пор на территории бывшего Боспорского царства не было найдено гемм и перстней-печатей архаического стиля), нужно учитывать ее некоторые стилистические особенности, указывающие на малоазийское влияние, и, исходя из этого, можно предположить, что изготовлена она была в одном из ионийских центров или на каком-либо из близлежащих островов Эгеиды [8].

Само появление такого рода вещей в пределах Азиатского и Европейского Боспора, а также на прилегающей территории заселенной местными племенами, связано с началом эллинизации и обычай употребления личной печати был принесен туда греками-колонистами, как одна из сторон жизни античного полиса. Но если в некрополях Ольвии, Херсонеса и боспорских городов – Пантикапея, Фанагории, Нимфея, Мирмекия, геммы являются типом массового археологического материала, то в скифских и синдских курганах, а также в меотских грунтовых могильниках – это находки спорадические. Среди варваров гемма и перстень-печать носили чисто декоративный характер, как и рассматриваемая инталья, которая обрела вторую жизнь в виде крупной бусины-пронизи на шее меотского ребенка, через почти семьсот лет после того, как была изготовлена неизвестным резчиком эпохи архаики.

1. Погребение 396. Вид с юго-востока. (фото из отчета А.В. Кондрашева)

2. Погребение 396 (чертеж из отчета А.В. Кондрашева )
3. Геракл и Немейский лев. VI в. до н. э. Инталия, халцедон. (рисунок из отчета А.В. Кондрашева)

4. Геракл и Немейский лев. VI в. до н. э. Инталия, халцедон.  Увеличено (рисунок из отчета А.В. Кондрашева)

 

5. Геракл и Немейский лев. VI в. до н. э. Инталия, халцедон. Увеличено (фото из отчета А.В. Кондрашева)

 

                                                  Примечания

1. Кондрашев А.В. Отчет о проведении раскопок грунтового могильника в ст. Старокорсунской (Советский район г. Краснодара) в 1990 году. Краснодар, 1991 . Краснодарский государственный историко-археологический музей-заповедник. Научный архив – 494 . С. 8
2. Алексеева Е. М. Античные бусы Северного Причерноморья // Археология СССР. Свод археологических памятников. М., 1982. Вып. Г 1–12. С. 37, 40–41.
3. Кондрашев А.В. С. 9.
4. Неверов О. Я. Античные перстни (VI в. до н. э.–IV в. н.э.). Л.,1978. С. 35.
5. Захаров А. А. Геммы и античные перстни Государственного Исторического музея // Труды Секции археологии Российской академии. М., 1928. Т. III. С. 27.
6. Игры и спорт в античной Греции: Проспект выставки. Государственный Эрмитаж. СПб., 1994. С. 15.
7. Там же. С. 18.
8. Максимова М. И. Резные камни. Античные города Северного Причерноморья // Очерки истории и культуры. М–Л., 1955. Т. I. С. 438–440; Павлов В.Д. К вопросу о малоазиатской школе глиптики. М., 1962 . С. 327.

 

научный сотрудник КГИАМЗ им. Е.Д. Фелицына                     

П.В. Новиков

 

Опубликовано в сборнике материалов межрегиональной научной конференции «Фелицынские чтения». Краснодар, 2011. Вып. XIII. С. 30–37.