Режим для слабовидящих. - 
Владимир Маяковский выехал в Сочи 15 июля 1929 года, предполагая после выступлений на Черноморском побережье Кавказа отправиться на пароходе в Крым. Он всегда выстраивал маршрут своих выступлений-диспутов так, чтобы в одной поездке можно было посетить несколько городов.
Ехал на поезде. Биографы поэта не уточняют, когда он поселился в первом номере гостиницы «Ривьера». Скорее всего, 17 июля. Поезда ходили тогда не быстрее, чем сейчас. Свидетельствует Лиля Юрьевна Брик (долгие годы бывшая единственной любовью Маяковского, которую он и проклинал, и короновал): «От Туапсе до Сочи ехали <…> 75 вёрст – 5 часов. Пассажиры на ходу вылезали за цветами. Из туннелей выползали все чёрные. И всю дорогу свистели, гудели и звонили, как бешеные!» (из письма поэту от 15 мая 1926 года)[1].
«Первый номер в гостинице «Ривьера» оказался Маяковскому «не по росту» – маленьким и скромным. Но он, как и везде, где останавливался, тотчас достал из чемодана складную каучуковую ванну и попросил у горничной горячей воды. Та всплеснула руками:
– Просто удивительно! Вздумали в номере купаться! Кругом море, а они баню устраивают!..
Маяковский вежливо уговаривал её:
– Не понимает девушка, что в море основательно помыться невозможно. Грязь может долипнуть ещё.
После процедуры он оделся особенно тщательно.
– Хочу выглядеть франтом. Недаром я мчался в Сочи. Еду к девушке».
Так описал этот эпизод антрепренёр поэта Павел Лавут.
«Мчался» Владимир Владимирович на встречу с Вероникой Витольдовной Полонской, но не застал её, она появилась несколькими днями позже[2].
19 июля был день рождения поэта, ему исполнялось 36 лет. Его поздравляли артисты Большого театра, гастролировавшего в Сочи, сестра, Людмила Владимировна, артисты-москвичи. Стихов в Сочи Маяковский не писал, не писал даже писем. И обязательных ритуальных телеграмм Лиле Брик «Люблю. Скучаю Целую» не посылал. Возможно, работал над пьесой «Баня» (окончена в сентябре 1929 года).
Первые дни в нашем городе были для поэта счастливыми: свидетельство тому фотография «В.В. Маяковский в санатории РАБИС», датированная 21 июля 1929 года. В этот день поэт впервые выступал в Сочи, в доме отдыха работников искусства (РАБИС) – знаменитой даче Якобсона [ныне санаторий «Светлана»]. Здесь поэт впервые публично прочитал «Стихи о советском паспорте». Написаны они были перед самой поездкой на юг. И посвящены были обмену удостоверений личности на паспорта советского образца (граждане страны Советов получали «краснокожую паспортину» в 1929-1933гг.).
А по всему городу уже были расклеены афиши, извещавшие о том, что 22 июля в открытом летнем кинотеатре состоится разговор-доклад В.В.Маяковского:
«Тема: Леф и Реф.II. Новое и старое. (Стихи и вещи). Я земной шар… Поиски носков. Клоп (1 часть). Нетте. Есенин. Письмо Горькому. Разная заграничность».
В сочинской афише были сокращены все названия стихотворений: “Товарищу Нетте – пароходу и человеку” называлось просто “Нетте”, “Сергею Есенину” – “Есенину”. Все заграничные стихи шли под общим заголовком – «Разная заграничность». «Стихи о советском паспорте» вовсе не значились, но он их читал неизменно».
Почитателей поэзии Маяковского в городе оказалось больше, чем мест в кинотеатре. П. Лавут вспоминал: «Люди сидят, стоят и висят (на заборе и на деревьях за забором). <…> Маяковский читал отрывки из первой части «Клопа». Ярко, в образах, исполнил он три картины, почти не повторяя имён действующих лиц». Маяковский был возбуждён, весел, находчив.
А вот в Хосте, через день, концерт не удался. По свидетельству Павла Лавута тогда «это было село, лишённое примитивного комфорта. Здесь не было даже настоящего клуба, – а был полутёмный сарай мест на 250. И в этом так называемом клубе сельсовета не набралось и половины зала. Маяковскому никогда не приходилось выступать в таких условиях. Он был явно не в духе».
После некоторого раздумья Маяковский изменил программу. Теоретизировать о Лефе и Рефе не стал. Только читал стихи. Оживившаяся публика благосклонно хлопала. Кто-то преподнёс Маяковскому большой букет роз, а он тут же рыцарственно передарил его девушке, стоявшей рядом.
Это была знакомая поэта – Анель Судакевич, молодая актриса, с успехом сыгравшая одну из ведущих ролей в фильме В. Пудовкина «Потомок Чингисхана». Её впечатления дополняют рассказ П. Лавута: «Это было в Хосте. Одноэтажные деревянные домики, залитая солнцем изумрудная трава. И мы – молодые, загорелые и бесконечно счастливые. Я первый раз в жизни у Черного моря. Моё окружение – танцовщики Большого театра. Рядом уже известный на весь Союз своими успехами в «Красном маке» изящный Асаф Мессерер. Другой – Саша Царман, пробующий овладеть кроме искусства балета ещё искусством фотографии <…> Помню приехал к нам в гости Маяковский. Я мерилась с ним ростом. Саша схватил фотоаппарат и заставил нас стоять изваяниями на солнцепеке <…> Через несколько дней Владимир Владимирович заехал за нами, направляясь в Гагры. Он пригласил нас на своё выступление». Отправились в открытом авто целой компанией: Анель и Ольга Судакевич, Асаф Мессерер и, конечно, В. Маяковский.
Это было 26 июля, и поэту опять не повезло: «Дождь отпугнул и без того туго раскачивающуюся публику. <…> Долго обсуждали: быть или не быть вечеру – ведь кинотеатр открытый. И только перед самым началом дождь прекратился, и «кворум» набрался <…> Рядом в киоске продавались фотографии артистов. Маяковский закупил все открытки киноактрисы Анель Судакевич, и <…> стоя у кассы премировал ими тех, кто покупал билет на его вечер. Вслед за этой шуткой последовала другая. Он встал у входа и с озорством отрывал билеты» (П. Лавут).
Нервное перенапряжение и усталость настигли В.Маяковского у запертых дверей гостиницы «Ривьеры». И на века в книге жалоб запечатлелось гневное послание поэта: «Вчера, 26 июля, я возвратился из Гагры с лекции в 2 часа ночи. Стучал до 3-х часов настолько громко, что приехал конный милиционер от моста, а также проснулись едва ли не все жильцы, кроме служебного персонала и администрации. Милиционер и я влезли через балкон чужого номера и продолжали поиски по гостинице. Ни во дворе, ни в гостинице не было ни одного человека, следящего за порядком. Можно было свободно что угодно взломать и вынести из гостиницы. После долгих поисков, наконец, был найден один спящий служащий, открывший дверь в номер. На моё заявление утром швейцаром было заявлено, что после 12 часов ночи они открывать не обязаны, т.к. эта работа не оплачивается. На моё обращение к заведующему гостиницей зав. мне сообщил, что выходить мне после часу незачем, а если я выйду, то никто мне открывать не обязан, и если я хочу выходить позднее, то меня удалят из гостиницы. Считаю более правильным удаление ретивого зава и продолжение им работы на каком-нибудь другом поприще, менее связанном с подвижной деятельностью, напр. в качестве кладбищенского сторожа.
Вл. Маяковский. 27/VII».
Инцидент имел последствия. Когда Вероника Полонская, приехав в Сочи, уговорила друзей остановиться в Сочи на несколько часов и зашла в «Ривьеру» (как и было условленно с Маяковским в Москве), «портье сказал, что Маяковский в гостинице не живёт». Расстроенная актриса уехала в Хосту, не встретившись с Маяковским, а ведь он так её ждал! Возможно, произошло банальное недоразумение, но, скорее всего, реплика портье была инсценирована «ретивым заведующим», который насладился мелкой местью.
В Хосте Полонской сообщили, что Маяковский здесь уже выступал и подарил какой-то девушке букет роз. Значит, он сам не захотел увидеться?.. Вероника Витольдовна была очень растеряна. «Я <…> решила, что он меня совсем забыл <…> на всякий случай послала в Сочи телеграмму «Живу Хоста Нора».
Их встреча состоялась после выступления Маяковского в пансионе «Светлана»: «Вдруг я увидела на фоне моря и яркого солнца огромную фигуру в шляпе, надвинутой на глаза, с неизменной палкой в одной руке и громадным крабом – в другой. <…> И я поняла по его виду, что он меня не забыл, что счастлив меня видеть. Владимир Владимирович познакомился с моими приятельницами, мы все пошли в море <…> Потом мы гуляли с ним, уже вдвоем, в Самшитовой роще, лазали по каким-то оврагам и ручьям».
28 июля в пять часов вечера Маяковский выступал в клубе ГПУ [здание Центра реабилитации детей-инвалидов на углу Курортного проспекта и ул. Соколова], перед пограничниками. Свидетельство об этом концерте поэта напечатала газета «За мир и труд» /Ростов-на-Дону/: «Тяжёлой поступью выходит Маяковский на середину и, улыбаясь, ждёт, когда гул приветствий уляжется. После короткой вступительной речи о революционной поэзии Маяковский, как топором, стал рубить слова боевого «Левого марша». Голос у Маяковского необычайно чёток. <…> Читал он отрывки из поэмы «Хорошо!», «Разговор с маршалом Понятовским» и ряд других стихов…».
Во время всех выступлений В.В.Маяковского на столе вырастала гора записок. Ответы на них занимали порой столько же времени, сколько и сам разговор-доклад. Записочный ажиотаж переходил иногда в перепалку. Выкрики с мест сливались в нестройный гул.
Маяковского спрашивали:
– Почему вы так много выступаете на курортах? Это пахнет гастролерством.
– У товарищей неправильный взгляд на курорты. Ведь сюда съезжаются со всего Советского Союза. Тебя слушают одновременно и рабочие, и колхозники, и интеллигенты. Приходят люди из таких мест, куда ты в жизни не попадешь. Они разъедутся по своим углам и будут пропагандировать стихи, а это – моя основная цель. Почему-то существует ещё до сих пор неправильное мнение о курортах: как будто там отдыхают только привилегированные. Посмотрите, кто теперь в домах и санаториях. Вот для них я и выступаю, и думаю, что делаю неплохое дело…
– Почему вы так много говорите о себе?
– Я говорю от своего имени. Не могу же я, например, если я полюбил девушку, сказать ей: «Мы вас любим». Мне это просто невыгодно. И, наконец, она может спросить: «Сколько вас?».
Последние два слова он уже кричит в рупор из сложенных ладоней.
– Почему вы так свободно себя держите? Ваш доклад – скорее веселое время провождения.
– Я стремлюсь к тому, чтобы мой доклад был живым, а не сухоакадемическим и нудным. И думаю, что мне это до некоторой степени удается. Я вообще считаю, что надо стремиться жить и работать весело. Если бы мое выступление было неинтересным, народ уходил бы. Но, как видите, никто не уходит…
После встречи с пограничниками Маяковский поехал в Хосту за В. Полонской и оттуда с ней ¾ на выступление в санаторий №7, на Мацесте [современное здание НИИ курортологии и физиотерапии, Курортный пр. 110]. «Он очутился на плоской крыше высокого санаторного корпуса – это был местный курзал. Непривычно было выступать в таких условиях: над тобой – полная Луна, внизу – море, кругом – народ!.. Несколько минут поэт осваивался. Потом привык и читал <…> с особенным увлечением» (П. Лавут).
Настроение этого вечера без труда угадывается в лирическом наброске зимы 1929-30гг.:
Ты посмотри, какая в мире тишь!
Ночь обложила небо звёздной данью.
В такие вот часы встаёшь и говоришь
Векам, истории и мирозданью.
Когда В. Полонская и В. Маяковский возвращались в гостиницу, «ночь была уже совсем чёрная, и мелькали во множестве летающие светлячки <…> Потом гуляли у моря и в парке» (В. Полонская).
В память об этой южной ночи, много позднее, когда явственно и неотвратимо обозначилась «разъединенность близких душ», Маяковский напишет:
Море уходит вспять,
море уходит спать.
Как говорят, инцидент исперчен, –
Любовная лодка разбилась о быт.
С тобой мы в расчёте.
И не к чему перечень
Взаимных болей, бед и обид.
В видоизмененном варианте («Я с жизнью в расчете…») и без первых двух строчек стихи эти станут прощальными предсмертными словами роковой записки. “Инцидент исперчен”, – частенько говаривал он. Эту остроту он слышал от артиста Владимира Хенкина. Шутка оказалась трагедийной» (П. Лавут).
В видоизмененном варианте («Я с жизнью в расчете…») и без первых двух строчек стихи эти станут прощальными предсмертными словами роковой записки. “Инцидент исперчен”, – частенько говаривал он. Эту остроту он слышал от артиста Владимира Хенкина. Шутка оказалась трагедийной» (П. Лавут).
…Спустя 9 лет, вспоминая подробности встречи с поэтом в Сочи, Вероника Полонская напишет: «Очень радостное и светлое воспоминание у меня о Сочи и Хосте». Значит в июле-августе 1929-го, целых семь дней, они с Маяковским были счастливы.
2 августа В. Маяковский проводил В. Полонскую на поезд в Хосту, а сам через несколько часов отбыл в Ялту на пароходе. Вероника Полонская «обещала быть в Ялте следом, дня через два-три. А ее все не было. Маяковский нервничал. Послал «молнию». Ответа нет. Затем другую, третью — тоже без ответа. По нескольку раз в день он наведывался на пристань, наводил справки, встречал все прибывавшие пароходы. Приходил на мол и тогда, когда никакие суда не ожидались» (П. Лавут).
Владимир Владимирович попросил П. Лавута «вместе с ним составить служебную телеграмму на имя начальника Хостинского телеграфа, чтобы тот отыскал, передал и ответил». Девушка-телеграфистка, принимавшая эту частную, необычайную по тексту и длинную «молнию», смутилась, покраснела, но телеграмму приняла.
В архиве музея В.Маяковского хранятся три телеграммы В.В. Полонской Маяковскому из Сочи. Две от 4 августа: «Слегка заболела, приеду пятнадцатого», «Больна малярией». И 10 августа 1929 года в ответ на «служебную» В. Полонская предложила перенести встречу в Москву».
В одном из последних лирических набросков поэта из «Неоконченного» – зыбкий небиографический отсвет «телеграфной переписки» лета 1929-го:
Уже второй,
Должно быть ты легла.
В ночи Млечпуть
Блестит серебряной Окою.
Я не спешу
И молниями телеграмм
мне незачем
тебя
будить и беспокоить…
Как говорят инцидент исперчен…